Поначалу Цальса чувствовала себя неловко, неуверенно. Она волновалась, ее речь была сбивчивой. Хозяйка еще несколько раз поблагодарила Тима за помощь, а затем пригласила его в дом и предложила прогулку по богато обставленным комнатам.

Изнутри особняк казался даже крупнее, чем снаружи. Первый этаж состоял практически из одних полупустых просторных залов, и только в правом крыле был обустроен склад для многочисленных хозяйских вещей. Хранить такое добро в отдельных постройках не позволяли обстоятельства: не держать же, к примеру, арсенал в сыром сарае с протекающей крышей; а куда девать старинные картины, которые потеряли свое место в галерее? Зато второй этаж целиком и полностью принадлежал людям: спальные комнаты, кабинеты, рекреация, молебное место...

Тим с удовольствием поглощал каждое слово Цальсы. Когда же встал вопрос о награде за помощь, он попросил только дозволения помыться с дороги. Ему было стыдно стоять рядом с благородной дамой в таком неприглядном виде. Его тело пахло, да и одежда была грязной, совершенно ужасной на вид. Последний раз кесесп мылся в пруду несколько дней назад, но холодная вода не дала ему той чистоты и свежести, какую могла подарить только хорошая баня.

В имении содержалось полтора десятка слуг: горничные, стряпухи, садовник и конюх. Пока Тим парился, обретал второе рождение, кто-то из них оставил в предбаннике чистую одежду - взамен старой. Когда разнежившийся Пес заметил пропажу, он потерял дар речи. Он ведь нарочно предупредил, что сам обо всем позаботится, включая свой наряд, но его вещи все равно унесли. И ладно, если бы пропала только одежда, но ведь и меч, и... Ландыш! Его-то зачем было забирать?!

Наскоро нырнув в черные шоссы и рубашку, которые, судя по качеству ткани и покроя, принадлежали самому барону, Тим выскочил наружу. Единственное, что его порадовало, это что ему оставили старые сапоги, а то другая обувка вполне могла оказаться не по размеру или просто неудобной.

- Эй, есть здесь кто?! - закричал Тим, когда не увидел людей. Из ближайшей деревянной постройки тут же выглянул седой мужчина в кожаном фартуке, а среди садовых деревьев промелькнул чумазый мальчуган.

- Где мои вещи?! - выкрикнул Пес в пустоту.

Он чувствовал досаду, ведь у него так просто забрали Ландыш и пояс с ценным содержимым. И еще в нем кипела злость на самого себя за то, что он потерял внимание, что не уследил. Теперь следовало как можно скорее выяснить: во всем повинен дерзкий вор или же прислуга, которая просто выполняла распоряжение хозяйки.

В распахнутом окне второго этажа появилась Цальса.

- Благодарю вас, госпожа, за заботу, - тут же обратился к ней Тим, - но не вы ли отдали распоряжение поменять мне одежду?

- Я, - ответила она с легкой тревогой. - Неужели мала? Или в твоих краях такие наряды не к лицу?

- Прошу прощения, - Тим даже поклонился. - Я не хотел бросить тень сомнения на ваш вкус. Одежда замечательная, но мои старые вещи... Там... ценные для меня предметы...

Цальса обернулась, чтобы прояснить вопрос у горничной, а после ответила:

- Я попросила Мару постирать твою одежду. Возможно, она унесла ее к себе или сразу пошла к ручью. Я накажу ее.

- Нет, не надо наказывать! - тут же воскликнул Тим и даже замахал руками. За это он был одарен еще одной чарующей улыбкой. - Я... я схожу к ней, сейчас... А есть ли в имении брадобрей? Кто может привести в порядок мои волосы?

Цальса указала на один из домов, куда, по ее мнению, могла быть перенесена одежда Тима. А касательно брадобрея она высказалась вслух:

- Брен, борода тебе к лицу. Ты только заплети снова эти косички, они такие славные... Но я могу отрядить Джара, стричь он умеет.

Наскоро согласившись, а затем засвидетельствовав свое почтение, кесесп заторопился к домику помянутой Мары. Там он обнаружил одну только пожилую женщину. Кроме того, он быстро изучил всю комнату и заметил свои вещи, которые комом лежали на короткой низкой скамье.

Тим решительно подошел к старухе и сообщил ей, что ни к чему было забирать его одежду. В ответ он получил безразличное бухтение, мол, ей-то все равно, это хозяйка так наказала. Но Пес уже не слушал ее. Он занялся своими старыми вещами: проверил пояс и, на всякий случай, ощупал Ландыш; к счастью, все было в порядке. Магика тут же переместилась под новую рубашку - к телу ближе, а от чужих глаз дальше.

Происшествие пощекотало Тиму нервы и укоризненно напомнило ему, что следует быть настороже. Но даже вернув себе вещи, Пес не успокоился, а продолжал злиться на себя. Он сознавал, что такое поведение недопустимо для находящегося на задании агента.

Но хуже всего было даже не это. Тима влекло к Цальсе, и, к своему ужасу, он не мог ничего с собой поделать. Хозяйка имения изящно отодвинула в сторону все: и службу, и саму операцию "Ландыш-16". Пес уже не мог вдумчиво оценивать свое состояние и происходящие с ним перемены. Его чувства одержали полную и безоговорочную победу над его разумом.

События развивались стремительно. Сначала кесесп привел в порядок свой внешний вид. Его подстригли: борода стала короткой, а волосы на голове опускались теперь не ниже плеч. Затем пришло время обеда. В роскошной зале, за длинным столом, он остался наедине с хозяйкой. Они ели неторопливо, зато очень живо беседовали ни о чем.

Впрочем, в разговоре была и польза: Тим выяснил, что Цальса уже около десяти лет живет здесь одна, поскольку ее супруг, барон Готен Эссенцак, покинул ее. В один прекрасный день он, в компании своих боевых товарищей, ушел на очередной геройский подвиг, и с тех пор никто его не видел. Он не посчитал нужным посвятить супругу в свои планы, сказал только, что ненадолго отправляется на другую планету.

Тим уже решил для себя, что барон совершенно недостоин такой женщины, как Цальса. В своем воображении он вырисовал портрет грубого, эгоистичного, совершенно дурного человека - и к тому же уже старого, одряхлевшего под ударами неумолимого времени.

Цальса продолжила рассказывать о своем муже и поведала о том, что раньше барон часто отлучался в города, но ее брал с собой только на официальные приемы в домах знатных господ. Готен вовсе не стеснялся своей супруги, тем более что она была ему ровней, баронессой по крови. Он просто относился к ней с безразличием. Еще на свадьбе он дал понять совсем юной тогда невесте, что он просто оказывает ее отцу услугу, а сама она нужна ему только для продолжения рода. Что уж говорить о пущей прохладе в отношениях, когда у них так и не получилось завести детей. По возрасту Цальса была уже созревшей женщиной, но брак так и не укрепился смехом наследников.

Когда пришел черед Тима рассказывать о себе, он нехотя перечислил основные эпизоды из жизни Брена - вольного странника, каким он представился, - и сразу же попытался перевести разговор в прежнее русло. Ему было стыдно, что приходится врать. Поэтому ложь становилась ему костью в горле и получалась не слишком правдоподобной. Цальса подметила все это, но промолчала.

Тим видел перед собой одинокую беззащитную женщину. Она только своими силами управляла имением и слугами, которых, в отсутствии барской руки, с каждым годом становится все меньше. И дело было не в жаловании, которое выплачивалось исправно, а в удаленности этих мест от цветущих, пышущих яркой жизнью городов. Остались лишь самые преданные, те, кто никуда не рвался и ценил доброту хозяйки. Но полтора десятка слуг уже не могли справиться с запустением земель и подступающей к особняку ветхостью.

После обеда Цальса поведала, что она часто коротает время за вышиванием и игрой на арфе. Тима поразили две огромные картины, которые баронесса сотворила при помощи иглы и нити: портрет сурового мужчины - супруга, каким он остался в ее памяти, - и летний пейзаж с имением. Музыкальный талант Цальсы потряс кесеспа еще сильнее: продолжительная, исполненная на всех восемнадцати струнах мелодия заворожила его. Взглядом же он ни на миг не отрывался от самой исполнительницы, от ее обворожительного сосредоточенного лица и плавного движения рук.

Что Тим мог сказать о себе, чтобы не показаться рядом с Цальсой совершенной серостью? Что во владении мечом с ним мало кто может сравниться? Что он - Пес, которому не раз поручали серьезные задания? Что еще? Чем он мог привлечь такую женщину?

Тим страстно захотел стать для нее опорой, щитом от невзгод, человеком, на которого можно положиться. Он хотел быть внимательным с ней, нежным, заботливым, ласковым. Он просто потерял голову...

Когда Цальса закончила играть на арфе, Тим подошел к ней и встал на колени. Он взял ее руки в свои, прижал к своим губам ее дрожащие пальцы и осыпал их поцелуями. В прошлом он часто действовал похожим образом, будь то по собственному желанию или по служебной нужде, но то, что творилось в его душе сейчас, случилось с ним впервые.

Цальса не отвергла его. Она не возмутилась, не одернула руки, не вскочила с негодующим криком. В ее глазах Тим увидел только радость и отражение собственного счастья.

В сознании Пса сверкнула крамольная мысль о том, что Цальса благосклонна к нему исключительно из-за обстоятельств: она уже десять лет жила одна, без супруга, ее имение мерно угасало, ее саму одолевал хахаль-сосед и бог знает что еще. И вот появился он - человек откуда-то извне, который одним своим видом вдохнул в нее новую жизнь, оживил позабытые чувства и, главное, подарил надежду на счастливое будущее.

Разум не сдавался, он усиленно пытался отомстить чувствам. Появился еще один довод: "А сам? Сколько времени ты таился в эльфийском лесу, где ко всем невзгодам можно было смело прибавить отсутствие женской ласки? Больше года ты даже не видел ни одной девчонки, а теперь набросился чуть ли не на первую же, которую встретил! Так что вся ваша любовь - это лишь удобный для вас обоих расклад".

Тим даже вздрогнул, но его ответ на все предательские мысли был один: решительное "нет!". Он видел, как расцвела Цальса, а остальное было неважно.

Теперь их будущее зависело от них самих, и ни от чего более. Кесесп уже встал на стражу чувств - превратился в хранителя, защитника их любви, готового выступить против любых обстоятельств.

Разум вновь потерпел сокрушительное поражение.

Последующие дни Тим жил как в раю. Он позабыл обо всем, кроме одной-единственной женщины, и время пролетело незаметно. Даже прислуга, как всегда быстро прознавшая обо всем, отнеслась к нему доброжелательно. Ему улыбались, почтительно кланялись, словно в благодарность за очевидное счастье хозяйки. Они, похоже, давно уже - в вечерних пересудах - жалели свою госпожу, особенно тем грешили замужние служанки.

Тим вовсе не собирался брать на себя роль хозяина, тем более что он появился в имении совсем недавно. Но его глаза сами, совершенно непроизвольно, отмечали разные огрехи в управлении поместьем. Свои мысли кесесп выражал скромными рассуждениями, уместными лишь когда речь заходила о делах. Цальса сама имела голову на плечах, но в отдельных вещах она просто ничего не смыслила или же привыкла к давно устоявшемуся порядку. Однако, как бы там ни было, неравнодушие, которое Тим проявлял к имению, пришлось ей по нраву.

Но чем больше времени они проводили вместе, тем чаще заглядывали в не слишком радужное общее будущее. Да, сейчас они предавались сладостям любви, но каждого все больше одолевали сомнения и страхи потерять друг друга. Цальса видела, что Брен слишком натужно рассказывает о себе, о своем прошлом, о мире, от которого он отказался ради нее. Цальса чувствовала, что рано или поздно он вспомнит о своих прежних делах и заботах, что прошлое, о котором он умалчивает, настигнет его.

А Тим, со своей стороны, опасался, что в любой день может вернуться барон. Он совсем не был уверен в том, чью сторону примет его возлюбленная. Но даже если любовь не даст им расстаться, даже если они покинут имение вдвоем, то что за жизнь он сможет ей предложить? Цальса была не так хрупка телом, как казалось на первый взгляд, она прекрасно ездила верхом и даже не чуралась залезть на дерево, если ее вдруг посещало такое желание. Но путь странника, сопутствующие тому тяготы и лишения - это было совсем не для нее.

Временами Тим ловил себя на мысли, что все его страхи надуманы и выступают прикрытием для того, чего он боялся на самом деле. Пока что ситуация складывалась так, что Цальса потеснила собой обязательства перед КССП, которые долгое время были единственным смыслом жизни Пса. И по всему выходило, что настоящая проверка чувствам будет лишь когда служба снова напомнит о себе. Найдутся ли силы противиться ее зову? Он не знал.

Цальса оказалась храбрее, она первой затронула самую неприятную для них обоих тему. Хотя, быть может, она просто сильнее переживала. Прежде всего, баронесса захотела узнать, когда Тим продолжит свой путь. Вопрос не стоял, собирается он уйти или нет, словно то было уже делом решенным - ее интересовал отпущенный срок.

- Через неделю... Через две недели, - нехотя определился Тим. А следом он попытался все объяснить, смягчить удар: - Понимаешь, мне необходимо кое-что передать одним людям. Я не могу их подвести. Покидать тебя я тоже не хочу, но это же не навсегда. Я даже надеюсь, что ненадолго. Я хочу быть с тобой вечно, но я не могу предать всех тех, кто был в моей прежней жизни...

Цальса и поверила ему, и не поверила. Она лишь тихо прошептала:

- Это правда так важно?

"Да, черт возьми! - мог бы воскликнуть Тим. - Это задание самого Председателя. Даже если Ландыш опустошен и в нем нет никакой магии, то труд все равно не напрасен. Я должен вернуться в КССП". На деле же он просто кивнул. Но на его лице была мука.

Молчание, во время которого они разглядывали друг друга, единились взглядом, нарушил Тим.

- Да не расстраивайся ты так, успокойся. Я же говорю: я вернусь сразу, как только завершу свои дела. - Давая это обещание, он уже видел себя отставным старшим Псом, который на резвом коне несется назад в имение, навстречу возлюбленной. А может случится так, что его доставят сюда звездолетом. Но даже если командование не захочет его отпускать - все-таки ценный кесесп, хранитель многих тайн флота, - то можно сбежать. И такая кощунственная мысль Тима уже не коробила.

Цальса как-то недоверчиво улыбнулась, и пришлось осыпать ее поцелуями, шептать ей на ухо, повторять данное уже обещание: "Я вернусь, не оставлю тебя". И даже больше: "Когда я вернусь, я расскажу тебе все. Тогда ты поймешь меня".

Чем чаще Тим это говорил, тем больше сам себе верил, тем сильнее он этого хотел. Чары женщины оказались сильнее тех, что годами накладывала на Пса его служба. Более того, Цальса была рядом; он ощущал ее нежную кожу, тело, ее взгляд растоплял, а губы заставляли забыть обо всем. И Ландыш, который кесесп носил на боку под одеждой, теперь жег его не хуже каленого железа.