Ворон устал. Иссиня-черные крылья дрожали на холодном ветру, уже почти не слушались, а внизу до сих пор вздымались высокие волны. Взмах. Еще один взмах. Еще. Через усилие, через боль. С самого рассвета птица билась с собой и молилась небу, чтобы оставшихся после внутренней борьбы сил хватило справиться хотя бы со стихией; ворон неустанно подчинял себя, чтобы продолжать полет, и ничто более его не интересовало. Две недели безумного путешествия, когда в начале повернуть назад не позволяло стремление к высокой цели, а затем веское слово сказали сплетенные воедино гордость и страх. И упорство, помешанное на глупости. Так было несколько дней назад, пока сознание не очистилось ото всех эмоций, будь то мелочное сомнение или необъятная, нахлынувшая под гнетом обстоятельств жажда жизни. Это уже минуло. Единственная мысль, буравившая теперь птичий разум, была так же холодна, как бушующий вокруг ветер, как черное даже в лучах полуденного солнца море: назад пути нет. Эта мысль заставляла не опускать крылья.

Ворон знал, что если он начнет метаться, разрываться между возвращением назад, на большую землю, и стремлением к далекому заморскому берегу, которого он никогда не видел и, возможно, так и не увидит, то точно канет в водную пучину. Движение в одну из сторон - движение вообще - по крайней мере, давало надежду.

Родные края отдалялись с каждым взмахом крыльев, и все сильнее крепла решимость лететь только вперед. Выбор сделан. Ворон благодарил небеса, что никто не искушает его вернуться - он чувствовал, что поддался бы, даже несмотря на всю очевидность плачевного исхода. Может быть поэтому ворон почитал за счастье, что рядом с ним никого нет, что не от кого ждать поддержки. Все, кто мог помочь, когда это было необходимо, - бросили в самом начале пути; ими тоже двигали и гордость, и страх, и глупость, и еще неуловимое, но расплывшееся тонкой пеленой презрение. Ворон понимал их, а потому не осуждал. Но он не мог не отплатить тем же, пусть даже только в мыслях - да и как иначе, если вокруг на многие мили ни единого клюва.

Взмах. Взмах. Взмах.

Только что солнце стояло в зените, а теперь почти утонуло в растекшемся до самого горизонта море. Небо окрасилось в кроваво-красные тона, по воде протянулась длинная дорожка последнего за этот день света.

Взмах. Взмах.

Вот воцарилась ночная тьма, но ворону давно уже было все равно. Лететь вперед, не сдаваться. Нет пути назад. Из последних сил. Нет пути... Нет... Проблеснула неожиданная в своей четкости мысль, словно чужая: ради чего все это? почему я до сих пор упорствую - только чтобы не поворачивать назад? да, никто не ждет на когда-то родном берегу, но, тем более, что тогда мешает...

Взмах.

Семена сомнений, брошенные предательской мыслью, по счастью упали на голый камень. Ворон слишком устал, и это отторгло от него любые размышления. Устал настолько, что крылья совсем онемели и перестали слушаться. Теперь птица летела по наклонной вниз, и на этот раз не могла с собой совладать. Силы закончились. Падение во тьму, ожидание последнего в жизни звука - тихого всплеска. Смертельный покой ничуть не манил - нет!; несмотря ни на что, ворон даже теперь не сдавался.

Столкновение с земной твердью произошло неожиданно. Мягкая влажная почва приняла на себя удар, и птица, впервые за последние две недели, неподвижно замерла.

Забытье сменилось пробуждением, и тому свидетельствовал дневной свет. Голова лежала на боку, так что один глаз вперился в землю, а другой немигающим взором устремился в голубое небо.

Сначала вороном овладело полное непонимание - где он, что случилось?! - но с каждым мигом воспоминания рисовали перед ним все больше и больше образов прошлого. Сердце зарделось радостью: жив, жив! и вот он, далекий берег, земля! Но торжество быстро омрачилось: это ли была цель? К тому ли он действительно стремился?! Нет, это было лишь бегство. Бегство, потребовавшее неимоверных усилий - стоило ли оно того? Было ли необходимым? И что стало причиной безумного - и никак иначе! - перелета через самое море, причем не куда-нибудь, а в неизвестность? Ответы вспыхнули в сознании яркими росчерками, и птица восторжествовала.

Нужно подняться.

Правое крыло забарабанило по дерну, лапы стали цепляться за опору. Ворон возвысился над землей. Сам. Но он уже знал, что взлететь сможет не скоро; левое крыло оставалось согнутым отнюдь не по воле птицы.

Ворон повернул голову и увидел скалистый берег. Волны с грохотом разбивались о камень. Вычурная береговая линия, которая была пересечена во тьме ночи, находилась всего в сотне шагов от места падения. В спасении повинна судьба, милостиво даровавшая жизнь, или же вмешался злой рок?

Все еще оставалось загадкой, остров это или "по ту сторону моря" также есть большая земля, но ворона это интересовало мало. Взгляд уловил знакомый буро-розовый блик в куцей траве. Голодная птица не могла позволить себе такой роскоши, как упустить еду, и сколь ни старался червь, улизнуть он не смог. Ворон еще долго прыгал по земле в поисках пищи, даже скорая сытость не отвадила его от этого занятия.

Сам того не замечая, с каждым прыжком ворон удалялся все дальше, прочь от моря. Когда охота на червей наскучила, взгляд оторвался от земли и наткнулся на... человека. Ворон отпрянул назад, но мигом сменил ретивость на спокойствие. Человек стоял к нему спиной, в неподвижной позе. Гордая осанка, широкие плечи, раскинутые чуть в стороны руки.

Его не заметили. И хорошо. Нечего шуметь... Это может привлечь внимание...

Ворон хорошо знал, что люди делают с ними, птицами, и что особая нелюбовь проявляется именно к его племени. Значит, и хорошо, что человек его не заметил. Перебитое крыло не позволило бы взмыть ввысь и спастись, это обрекало на погибель.

"Что он чувствует?" - задался вопросом ворон. Порыв поскорее убраться - и подальше! - быстро угас. Наоборот, человек заинтересовал. Невозможное еще в недалеком прошлом решение - чересчур дерзкое, смелое, и при всем при этом бесспорно глупое, - но птица безжалостно променяла все свои страхи на толику любопытства. Человек мог развернуться, и тогда ворон оказывался всецело в его власти, но пока этого не произошло.

Ворон задался не праздным вопросом. Как и все птицы, он прекрасно ощущал настроение людей, этих двуногих гигантов. Достаточно поглядеть на человека, и переполняющие его эмоции сразу бросаются в глаза, насколько бы усердно они ни скрывались. Доброта, радость, чаще недовольство или зависть... Встречались и куда более сложные чувства, не поддающиеся разумению пернатых.

Этот же человек не источал ничего. Любопытство ворона он пробудил именно этим - нечто непривычное, неожиданное, еще не понятно, что именно, но... И вот озарение: дело в полном отсутствии чувств.

Но так не бывает!

Ворон настолько поразился, что ощутил неодолимую потребность в воспоминаниях; где крыться ключу, как не там? Да, люди встречались ему не раз, и у каждого из них душа была хоть чем-то, но заполнена. Ворон очень любил наблюдать за людьми. Ему нравилось неприметно сидеть на высокой ветке и следить, как у людей меняется настроение, как один человек может безнадежно испортить его другому, и за счет этого стать ненадолго, но по-настоящему - именно по-настоящему! - счастливым. А все остальное время быть несчастным. Надолго счастливыми люди вообще не умели становиться, а тем более за счет уничижения. Чаще прочего люди делились друг с другом горькими переживаниями, отчего им становилось легче. И все в итоге сводилось к одному - сделай себе счастье, навредив другому. Удивительное дело, но именно так.

Ворон был уже не молод и повидал многое, но так до конца и не раскрыл для себя людей. Странные существа, очень разные. Странные, разные, и потому все очень похожие.

Но не этот.

Ворон видел перед собой совершенную бесчувственность. Вот какое слово нашел он в своей памяти. Ему встречались люди, черпающие в подавлении чувств немалую силу, и даже те, кого холодный эгоизм упрямо тянул вперед по жизни, но никто из них не был настолько пуст, что кроме этой пустоты ничего в нем и не было.

Яркая вспышка в сознании отрезвила ворона. Он вспомнил, от чего бежал. Нет, подобную бесчувственность он видел впервые, но тогда было нечто схожее... То, от чего до мертвой пустоты всего один шаг. Птица не сдержалась - она была всего-навсего птицей - и громкий хриплый грай разнесся далеко по округе. Не медля ни мгновения, ворон подпрыгнул и неистово замахал здоровым крылом. Удалось оторваться от земли и взлететь. Лапы впились в человеческое плечо, но только ради того, чтобы удержать равновесие. В следующий миг ворон уже перескочил на покрытую широкополой шляпой голову. Клюв грозно взметнулся кверху и тут же устремился вниз: ворон ударил туда, где у людей находятся глаза. Пусть изойдется в ярости, пусть возопит от боли! Нельзя же так!

Клюв ударил в пустую глазницу - в дыру, вырезанную в давно высохшей тыкве. Изнеможенный двухнедельным перелетом ворон недоуменно воззрился на чучело, а затем вновь разразился громким, неудержимым граем - на этот раз нескончаемым.